26/11/2017



Недавно в очередной раз столкнулся с утверждением, что приход дилетантов в политику априори вреден. Этим сложным делом должны заниматься исключительно профессионалы.

Данное, верное с виду, утверждение является классическим примером свойственного широким массам добросовестного заблуждения, которое даёт узким заинтересованным группам возможность корыстной манипуляции общественным сознанием.

Для начала проверим обозначенный выше тезис эмпирически. Если он верен, то должен корректно описывать все, или, по крайней мере, абсолютное большинство известных нам случаев. И что же мы видим? Ленин, Сталин, Наполеон, Вашингтон, Линкольн, Кромвель, Мохандас Ганди и масса других пришли в политику, а некоторые и в военное дело, как непрофессионалы. Они не получали профильного образования. Их не готовили специально к политической деятельности. Некоторые даже в политику пришли относительно поздно и случайно. Невозможно, однако, написать работу, посвящённую истории последних двух с половиной столетий, не упоминая эти имена.

С другой стороны, Людовик XVI Бурбон, Карл I Стюарт, Николай II Романов, а также Ельцин и Горбачёв были профессиональными политиками, которых готовила и выдвигала система. Как выяснилось, в каждом случае себе на погибель.

Можно найти и обратные примеры, иллюстрирующие высокие достижения профессиональных политиков (Горчаков, Меттерних, Талейран) и провалы дилетантов (Жозеф Бонапарт, Колчак, Эрнесто Рафаэль Гевара де ла Серна). Для нас, однако, важно, что изучаемый тезис не прошёл проверку в реальных условиях. Исторические факты свидетельствуют, что и выдающихся успехов, и величайших провалов могут добиться, как дилетант, так и профессионал.

Кстати, на Украине наиболее адекватную политику, за последние 26 лет независимого существования проводил дилетант (бывший парторг, и короткое время директор завода) Кучма, а наибольший ущерб ей нанесли профессионалы Кравчук (с младых ногтей делавший партийно-политическую карьеру) и Порошенко (получивший дипломатическое образование и, с 1998 года получавший практический опыт политической деятельности народным депутатом четырёх созывов, секретарём СНБО, министром иностранных дел, министром экономического развития и торговли и председателем совета Национального банка Украины).

В целом профессионалы более востребованы в спокойные времена, когда всё и так хорошо, и надо только поддерживать запущенный задолго до тебя механизм в рабочем состоянии. Профессионалы, как правило, консервативны. Именно потому значительным консерватизмом, даже по сравнению с традиционной бюрократией, отличаются дипломатическая служба, армия и спецслужбы. Во всех перечисленных случаях мы имеем дело не просто с профессионализмом, но с укоренившимися традициями, основанными на предшествующем опыте, а также с закрытыми или полуоткрытыми корпоративными структурами, долго и пристально изучающими и обрабатывающими чужих, прежде, чем принять их в качестве равноправных членов. Чины и ордена здесь не помогают, вас должна признать именно структура. По этой же причине, армия, спецслужбы и дипломатическое ведомство, при всех революционных потрясениях, оказываются последними бастионами государственного порядка.

МИД Украины является исключением, подтверждающим правило, насквозь проникнутый идеей «евроинтеграции», он выступал революционной силой против Кучмы и Януковича. Но он же оставался единственным государственным ведомством в Киеве, которое при изменении политической конъюнктуры, отказывалось менять свой курс. Думаю, что если нынешний режим в Киеве падёт, МИД даст (в процентном, а возможно и в количественном отношении) даже больше эмигрантов на Запад, чем СБУ и ВСУ.

С другой стороны, дилетанты, не боящиеся ломать вековые устои, ради воплощения в жизнь лишь начинающей идейно оформляться доктрины, всегда востребованы в революционные эпохи. Их неспособность видеть и осознавать всю сложность проблемы, готовность «ввязаться в бой, а там посмотрим» в таких ситуациях выгодно отличает их от профессионалов, нудно и уныло доказывающих, что при существующей организационной и ресурсной базе позитивное решение отсутствует.

Многие дилетанты-энтузиасты сворачивают себе шеи и остаются неведомыми широким массам «жертвами революции». Зато единицы, у которых получилось, становятся командирами полков в 16 лет, главнокомандующими итальянской армией в 28, а некоторые даже выбиваются в императоры и диктаторы.

Замечу, получается не у тех, кто готов мчаться впереди строя на лихом скакуне в безнадёжную атаку, побеждая в результате только за счёт пугающей врага решимости. Получается у тех, кто умеет системно мыслить и, осознав масштаб свалившихся задач и свою неготовность к их решению традиционным способом, прибегает к инновации. Все известные дилетанты известны нам до сих пор не потому, что победили, а потому, что их победа была обеспечена неизвестным до них (или прочно забытым) военным или политическим решением (чаще суммой решений), которое вызвало революционные изменения в политической практике.

Лучше всего решающую роль инновации демонстрирует судьба Наполеона I. У нас его больше знают как великого полководца, вторгшегося в Россию во главе огромной армии, и вдребезги разбитого Кутузовым. Но для французов и для всей Западной Европы, он более важен, как автор кодекса Наполеона, с которого берёт отсчёт современное буржуазное право Европы.

В качестве полководца Наполеон побеждал ровно до тех пор, пока на его инновацию (сочетание колонн и рассыпного строя, массирование артиллерии, манёвр не только на театре военных действий, но и непосредственно на поле боя) Кутузов не ответил своей инновацией (использование протяжённости театра боевых действий, для отрыва противника от резервов и баз снабжения, активные действия специально выделенных отрядов на его растянутых коммуникациях, стратегический манёвр, вынуждающий врага к отступлению без сражения). Кстати, всё это было применено Михаилом Илларионовичем ещё в 1805 году, накануне сражения под Аустерлицем. Если бы тогда молодой российский император не вмешался в руководство операциями, вторжения Наполеона в Россию не было бы вообще. Он был бы разбит на семь лет раньше.

Даже без великого Кутузова, только за счёт внедрения к 1810 году во всех европейских армиях французской системы, Наполеон начал терпеть поражения от вполне посредственных генералов, когда последние обладали достаточным численным превосходством. Французская армия потеряла своё главное преимущество — инновация стала доступна всем. С этого момента профессионально подготовленные посредственности, при определённых условиях были вполне в состоянии сломать планы гениального полководца.

Наполеон потерял империю, семью и умер на затерянном в океане острове. Но его политическое наследие (в отличие от военного, которое оказалось неактуальным уже через 40 лет после его отречения) надолго пережило и самого Наполеона и созданную им династию. Обращаю внимание, что Бонапарт был профессиональным военным, но дилетантом в политике, но именно его политическое наследие оказалось наиболее ценным.

Это не единичный пример. Их можно множить и множить. Но какой же практический вывод можно сделать из всего изложенного?

Пытаясь обосновать тезис: «Нет добра, нет зла, есть польза или вред», — философы прибегают к примеру поражённого раком человеческого организма. Раковые клетки несут ему гибель, независимо от того, является ли этот организм, в нашей системе ценностей, представителем добра или зла. Но, с точки зрения организма, как целостной системы, семьи и общества, как систем следующих уровней, рак является злом, поскольку наносит вред этим целостным системам. Однако, иногда, с точки двух последних систем, он может приносить пользу, относительно рано отбраковывая негодную часть системы. Впрочем и здесь мы не можем судить, не оказалась ли бы эта негодная часть, очень даже полезной в будущем, в изменившихся условиях существования системы.

Как видим и эмпирический опыт, и чистая логика, приводят нас к одному и тому же выводу. Абсолютное решение проблемы профессионализма отсутствует. Точно так же отсутствует абсолютное решение любой проблемы. Абсолютное решение заключается в деабсолютизации решения: в создании и поддержании условий, в которых разные подходы (профессиональный и дилетантский), разные варианты решения будут свободно конкурировать, давая возможность обществу выбрать не абстрактный лучший, но наиболее полезный в данной конкретной ситуации.

Данный частный случай, соотношения профессионализма и дилетантизма в политике я взялся кратко разобрать потому, что в последние время, несомненные международные успехи России, вызвали в обществе ажиотажный спрос на теории: что делать с Донбассом? что делать с Украиной? что делать с Сирией и даже что делать с Европой и США? В общем, как нам обустроить мир так, чтобы и не слишком сильно напрягаться, и чувствовать себя комфортно.

В рамках изложенного выше взгляда, ни одна из этих проблем, равно, как и все они вместе, не имеют однозначного идеального (абсолютного) решения. Идеальные параметры давно заданы обществом: «чтобы нам было хорошо и нам за это ничего не было», но скорость, конкретный формат и условия их достижения и оформления, зависят от целой цепочки непрогнозируемых решений и действий не только большого количества государственных систем (здесь интересы и компромиссы ещё как-то можно просчитать), но и не поддающегося учёту, стремящегося к бесконечности количества человеческих воль и взаимодействий между личностями и отдельными социальными группами (как внутри отдельных стран, так и трансграничного).

Сегодня мы можем выделить только два основных принципа решения.

Во-первых, поскольку все вышеперечисленные проблемы (локальные кризисы) являются частями одной проблемы (системного кризиса так называемого поздневашингтонского мироустройства), то и решаться они могут только вместе. Оторванное от общего контекста решение каждой из них, каким бы выгодным оно не представлялось поначалу, не сможет быть долгосрочным и устойчивым. Такое решение приведёт к возвращению кризиса на новом уровне и не факт, что в выгодной для нас конфигурации.

Во-вторых, при решении проблем данного уровня сложности нет ничего вреднее, чем полная уверенность в идеальной правильности (абсолютизация) избранного решения. Проиллюстрирую сирийским, украинским и донбасским примерами.


В Сирии американцы и их ближневосточные союзники к 2014 году были абсолютно уверенны, что власть Асада падёт если не в течение недель, то в течение месяцев и предотвратить это падение ничто уже не сможет. Поэтому они выдвинули требование безоговорочной капитуляции («Асад должен уйти»), что мобилизовало их противников. Но они допустили и более серьёзную ошибку. Зная, что Россия разворачивает в Сирии военную инфраструктуру, они трактовали это, как попытку спасения Кремлём лица, в условиях (как им казалось) почти одновременного проигрыша украинской и сирийской партий. Они рассчитывали использовать неизбежный (по их мнению) быстрый уход России из Сирии в своих интересах и не препятствовали Москве. А потом было уже поздно.

На Украине, местная власть (представленная как непрофессиональными, так и профессиональными президентами) сделала (как ей казалось) безошибочный внешнеполитический выбор. До сих пор в социальных сетях можно набрести на остатки когда-то мощной армии свидетелей неизбежной победы Запада, которые спрашивают: вы знаете, сколько в США и Европе населения? А какой у них ВВП? Вы со своим сравнивали?

Правда в последние годы полоса российских внешнеполитических побед сделала этот аргумент не только не популярным, но даже неочевидным (теперь ВВП и численность населения у России с союзниками больше, чем у Запада). Тем не менее, внешнеполитический выбор Киева, в значительной мере, базировался именно на этой аргументации. В 90-е годы прошлого и даже в 10-е годы нового века она многим казалась безупречной. Поэтому и выбор был сделан безальтернативный и осуществлялся с выдающимся упорством. Даже уничтожение экономики, начало гражданской войны и старт распада страны не послужили сдерживающими факторами. Результат абсолютизации формально правильного решения мы сегодня видим.

Аналогичным образом в Донбассе, весной 2014 года, господствовало абсолютное убеждение в том, что стоит только начать и Россия обеспечит крымский сценарий. Попытки Кремля призвать к осторожности, в рамках абсолютизации вышеуказанного убеждения, рассматривались как дипломатический манёвр и не принимались во внимание. В результате, несмотря на то, что Россия обеспечила восставшим республикам политическое, дипломатическое и военное прикрытие, несмотря на то, что она же организовала их экономику, финансы и внешнюю торговлю, вооружила и обучила ополчение, массированной гуманитарной помощью спасла республики от голода, открыла местному населению возможность учиться и работать на своей территории, в Донбассе не просто много недовольных, там много недовольных, считающих, что это не Россия спасла их, а они до сих пор спасают Россию.

Между прочим это мнение тоже становится политическим фактором, если не влияющим на судьбу республик сейчас, то обязательно подлежащим учёту при решении этого вопроса в будущем. Украина уже столкнулась с тысячами «героев АТО», считающих, что им все должны, поскольку они спасли Париж от русского вторжения. А сходные ситуации порождают сходные проблемы.

Мы видим три формально различных ситуации, объединённых только кризисом мировой системы, к которой принадлежат соответствующие территории и абсолютизацией одной из сторон каждого из локальных кризисов казавшегося быстрым и верным решения. В двух случаях (для США в Сирии и для Украины) это привело к необратимым процессам, и выходу в точку диаметрально противоположную желаемой. В случае с Донбассом желаемое решение остаётся достижимым, но теперь оно требует значительно больших усилий, как от республик, так и от России.

Таким образом, если мы можем говорить о чём-то абсолютном, то абсолютно вредна абсолютная абсолютизация. И наоборот, чем больше пространство возможных решений конкретной проблемы, тем лучше. Хоть народ, конечно, всегда желает определённости и однозначности.

Ростислав Ищенко