Настоящий украинский порядок

[Ивановна]

03.05.2018г.



Выступление на фашистском митинге "Свободы" и "Правого Сектора" в Одессе.
"Украина будет принадлежать украинцам, а не жидам" (с) Татьяна Сойкина, руководитель областного штаба "Правого Сектора",



Это особенно умилило, с учетом того, что руководит правительством еврей Гройсман, президентом является богатейший олигарх, а Яроша и "Правый Сектор" спонсировал еврей-олигарх Коломойский.

На Украине нет фашизма (с) любой идиот


Colonel Cassad

[Ивановна]

Одесса в огне

03.05.2018г.





Прошло ровно четыре года после трагедии в Доме профсоюзов. На первый взгляд, сегодня самый жизнерадостный город Украины продолжает жить по собственным правилам. На Привозе продавщица Муся всё так же торгует черноморскими бичками и критикует бички продавщицы Зины. На Молдаванке живут дружно, ругаются и бьют в лицо – зависит от ситуации. На Книжке почти нет книг, но зато меняют доллары по хорошему курсу и сбывают европейские товары втридорога. Внешне Одесса всё та же: степенная, легкомысленная, беспечная. А что внутри? Александр Довженко в своё время написал киноповесть «Украине в огне» – в Великую Отечественную войну страну раздирали на части фашисты. Сегодня горит Одесса. Её раздирает Украина.


Большая маленькая трагедия
2 мая 2014 года жизнь в Одессе разделилась на до и после. В тот день, по официальным данным, погибли 48 человек, по неофициальным – более 300. Откуда такой разброс в цифрах? Если бы число погибших составило более 50 человек, расследованием бы занялся Международный уголовный суд. А кому нужно, чтобы в трагедию лезли посторонние и всплывала правда?

Каждый год 2 мая тысячи людей собираются на Куликовом поле, чтобы почтить память погибших в Доме профсоюзов. Полиция не мешает, даже наоборот. Территория окружена лентой, через которую так просто не пролезть. Чтобы попасть на Куликово поле, нужно пройти через металлоискатель. На крыше стоящего напротив здания, если приглядеться, обнаруживаются бравые парни с автоматами.


– Столько молодых ребят погибло… За что? Как они могли так поступить? Добивали ногами погоревших, падавших из окон! Твари! – рыдает женщина лет 50. Голос женщины дрожит, у неё начинается истерика, и какой-то мужчина уводит несчастную, тщетно пытаясь её успокоить.

Цветы буквально текут рекой. Каждый если не второй, то третий одессит считает своим долгом прийти на Куликово поле в этот день. Не приходят лишь те, кто считает погибших «горелой ватой», «жареными колорадами», и те, кому страшно, что будет повторение.
В толпе неуютно. Шумно. Прислушиваюсь. Люди сначала шепчут, потом начинают говорить и, наконец, скандировать: «Прочь из Одессы, бандеровские бесы!». А затем: «Не забудем, не простим!».

Вдоль Куликова поля идёт небольшая компания ребят лет по 18. «Ха-ха, вата горелая!» – они кричат, смеются и тычут в собравшихся пальцами. Это большая ошибка: подогретая эмоциями толпа моментально реагирует: «Прочь отсюда, бандерлоги!», «Шакалы малолетние!», «Пустите меня, я убью эту падаль!». Жутко. Впрочем, полиция быстро оттаскивает брызжущих пеной провокаторов из зоны досягаемости. Через время собравшиеся запускают в небо чёрные шары. Их 48, как и официально погибших. Об этом не распространяются, но все знают, что жертв было больше. Просто об этом страшно думать и тем более говорить – всё равно никто не поверит. «Краще мовчати».


Культура без культуры

На Дерибасовской – центральной улице города – у отреставрированной гостиницы «Большая Московская» (чувствуете иронию?) работает лавка с национальной атрибутикой. От количества синего и жёлтого рябит в глазах. Ленточки, значки, флажки, браслеты, книги, футболки с надписями «Смерть ворогам», «Дякую, боже, що я українець», «Кохайтеся, чорнобриві, та не з москалями». Но в центре – придомовые коврики для ног с изображением президента России и подписью «Вытирайте ноги». Ни разу не видела, чтобы кто-то их покупал. Развлечение для туристов, может, демонстрирующее одесскую «правильность» взглядов.

Дохожу до Екатерининской, поворачиваю налево в сторону Приморского. На остановке вижу двух совсем юных девочек, вчерашних школьниц, в форме. Теперь модно служить в армии, девушки добровольно идут на контракт, чтобы служить родине, получать за это относительно неплохие деньги и миловаться с симпатичными парнями-армейцами. Девочки выглядят забавно: они будто украли папину форму, настолько она на них большая. Они смеются, обе говорят по-украински. Значит, не местные: в настоящей, доогненной, Одессе по-украински не говорят.

Рядом с девочками стоит бабушка – божий одуванчик. Смотрит на них с испугом. Не понимает, бедная, как девушки, женщины, предназначение которых – создавать, собственноручно готовы уничтожать.

От Екатерининской спускаюсь к пункту назначения – Приморскому бульвару. На памятнике Дюку вышиванка. Вокруг монумента собрались люди. Почти все в вышиванках.

– Какое отношение имеет Дюк де Ришелье к Украине? – интересуюсь. – Он же француз, градоначальник Одессы, изначально входившей в состав Российской империи…
– Дивчина, ты шо, москалька? – задаёт мне встречный вопрос мужчина с чубом.
Надо сказать, что одесситы юмора патриотически настроенных «активистов» не оценили.
– Вышиванка на Дюке – это вандализм. Прямое издевательство над основателем Одессы и памятником! – тихо, но чётко говорит мужчина лет 50 своей спутнице.
– Нравится вышиванка? На себя надели и красуйтесь. Это историческая достопримечательность, а не пугало, которое можно переодевать всем, кому захочется, – фыркает женщина бальзаковского возраста в малюсенькой шляпке и в потрясающе красивом платье. Сразу вспомнились строчки из песни Высоцкого «Куплеты об Одессе»: «Ну а женщины Одессы все скромны, все поэтессы, все умны, а в крайнем случае красивы».
– Идиотизм! – коротко высказался парень лет 25.
Это лишь некоторые комментарии, услышанные мной у Дюка. И это ещё относительно безобидные высказывания – остальные отзывы жгут напалмом.

Красное на чёрном

Вальяжным шагом направляюсь к Горсаду. Перед носом и взглядами посетителей очередного развлекалова возникают стенды с книгами, хенд-мейд украшениями и, конечно, едой. Очередное культурное мероприятие: если бы не Львов с его книгарнями, звание «культурной столицы Украины» получила бы, конечно же, Одесса.

– Граждане, не проходим мимо, подходим, пробуем, берём! – базарным голосом кричит полная женщина с обветренным лицом.

Она стоит за столиком, ломящимся от восхитительного вида сладостей. Печенье, шоколад, глинтвейн, пирожные, торты – так и хочется что-то купить. Справа от тарелки с печеньем, украшенным глазурью сине-жёлтого цвета, видна красно-чёрная – цветов «Правого сектора» – коробочка. На коробочке надпись «Благотворительность на нужды освободительной армии».

В Одессе благотворительность одно время была вынужденной. В 2014 году был временно введён военный налог в размере 1,5%. Из зарплат, премий, вознаграждений и компенсаций граждан вычитались деньги на нужды украинской армии. То есть хочешь не хочешь, но ты всё равно спонсируешь войну. Граждане возмутились таким нововведением, однако вынужденно отдавали кровно заработанные. В благотворительности приняли участие и некоторые рестораны города – они открыто заявили о том, что энная часть денег из каждого гостевого чека будет отправлена на нужды армии. Недовольные одесситы составили список заведений, принимающих участие в аттракционе невиданной щедрости, и объявили им бойкот. Платить собственные деньги «патриотичным» бизнесменам не хотелось, и желающих оказать помощь военным стало гораздо меньше. Вопрос решился сам собой 1 января 2015 года вместе с окончанием срока действия налога.


Меня тянут за руку, оттягивают от стенда, зная, что сейчас будет взрыв.

– Девушка-красавица, не проходи, купи печенье – помоги пацанам! – обращается ко мне женщина.
– Я не спонсирую войну, – отвечаю.
В этот момент красное лицо женщины искривляется в маску – с таким жутким выражением лица изобразил Люцифера немецкий художник Франц фон Штук.
– Тогда катись отсюда, путинская ш***а! Вы слышали это? Слышали, что она сказала? – завелась женщина.
Её крик стоит на весь Горсад. Впрочем, люди не оборачиваются. Или делают вид, что не слышат. Мои попытки что-то ответить ни к чему не приводят: общаться с человеком, который бьётся в огне истерики, не имеет смысла. Так что быстро покидаю Горсад.

– Сумасшедший дом, – вздыхает мой друг, – совсем люди с ума посходили. Посмотрел на это и вспомнил, как на фоне всех этих событий мой приятель с родной сестрой перестал общаться. Представляешь, он в Питере живёт, а она – в Николаеве. Стрельнуло ей в голову что-то, и она обвинила родного брата в том, что у него руки по локоть в крови, они из-за России страдают, а он – просто зомбированный местными СМИ. Так общение и прекратилось. Вообще з глузду з'їхали, говорю же!


На всякий случай, чтобы не оказаться побитыми разъярёнными волонтёрами, мы направляемся в сторону Соборки – там спасительная 185 маршрутка, которая отвезёт домой. Едет она через Привокзальную площадь, откуда до Куликова поля рукой подать. Весна вступила в свои права, и сквозь ветви цветущих каштанов трудно различимы очертания выжженного Дома профсоюзов. Приглядываюсь и вижу его: кажется, к «годовщине» объятое трагедией здание почернело ещё больше.

Кажется ли?..

Елизавета Федотьева