Славянск: два года... Геннадий Дубовой о историческом значении героической обороны.

[Кабир]

Славянск: два года
«Агенты олигархата» разного уровня торговались с Ахметовым и Ко, из-за чего мы не отвоевали, а это было реально, даже территории двух областей



О драме тех дней рассказал легендарный военкор Геннадий Дубовой, позывной «Корреспондент»

Вторая годовщина со дня окончания трёхмесячной героической обороны Славянска ополченцами ДНР во главе с Игорем Стрелковым исполняется 5 июля 2016 года. Факт неожиданного отступления стрелковцев из превращённого в символ русской стойкости и воинской доблести города вызывает разные, подчас самые полярные оценки и мнения со стороны очевидцев и участников тех событий.

О том, что происходило в первые июльские дни 2014 года в Славянске, собкору портала «Евразия» удалось побеседовать с непосредственным участником обороны города, военкором Вооружённых сил Новороссии Геннадием Дубовым (позывной «Корреспондент»).

- Вы находились в Славянске к моменту начала выхода ополченцев из города?

- Мое подразделение находилось в Семёновке. Это был передовой рубеж обороны Славянска и самое опасное направление. Перед этим был бой под Николаевкой. Мы вынуждены были оставить Николаевку, поскольку после занятия противником Ямполя сложилась крайне невыгодная для обороны конфигурация. Были другие, обусловившие наш отход факторы.
Так, правый фланг позиции, на которой я находился, в ночь со 2 на 3 июля был оголён: командиры с позывными «Минёр», «Филин» по неведомой нам причине увели своих людей. Образовалась брешь, через которую утром 3 июля попёрла в город колонна ВСУ – БТР, танки, «Смерчи» и «Ураганы», автобусы с пехотой.
Всё, что мы могли им противопоставить… противотанковое ружьё - ПТРС 1943 года выпуска, которым воевали ещё наши деды. Колонна шла на значительном расстоянии, уничтожить нам удалось лишь свернувший в нашу зеленку джип с представителем Генштаба ВСУ.

Наступление карателей сопровождалось обстрелом города из всех видов артиллерии, включая «Ураганы». В итоге, дабы не оказаться в окружении, 3 июля мы оставили Николаевку, отойдя на передовой рубеж обороны в Семёновке, а затем на Славянск.
В ночь с 4 на 5 июля наш командир собрал всех своих людей, разбросанных по Семёновке. Дождавшись формирования колонн, под покровом темноты, через Славянск мы стали выходить по единственной оставшейся дороге на Краматорск.
При этом, наше подразделение должно было находиться в хвосте колонны, но в темноте возникла неразбериха, и мы оказались в голове колонны, благодаря чему вышли без потерь и при минимальном артобстреле.
А вот хвосту колонны, в котором выходил действующий министр обороны ДНР Владимир Кононов (позывной «Царь»), повезло меньше. У них были большие потери. Ещё до рассвета 5 июля мы были в Краматорске, откуда затем двинулись на Донецк.
Отдельные группы ополченцев, в том числе и некоторые бойцы нашей нынешней 1-й Славянской бригады, просачивались из Славянска через Краматорск в Горловку и Донецк еще на протяжении нескольких дней, когда уже вся Славянско-Краматорская агломерация была занята противником.

- Когда был получен приказ о начале выхода из Семёновки? Тогда же, в ночь с 4 на 5 июля, или отступление планировалось заранее?

- До самого последнего момента никто ничего не знал. Мы готовились умереть в Семеновке, но не отступить. Когда же поступил приказ отходить, мы в первую очередь позаботились об обеспечении информационного прикрытия. Командиры всех подразделений приказали своим бойцам в обязательном порядке оставить на позициях свои мобильные телефоны, чтобы по их сигналам укры думали, что мы находимся на месте. Вплоть до вечера 4-го числа мы не подозревали ни о чем. Все были готовы стоять насмерть.

- Последней точкой, после которой Стрелков принял решение выходить, стала потеря Николаевки?

- Да, безусловно, потому что после потери Николаевки Славянск оказался фактически в полном окружении. У находившейся в городе группировки ополчения оставалось два варианта – либо прорываться, выходить из города, либо всем там погибнуть. Собственно, последнее, это был план олигархов во главе с Ахметовым и находившейся с ним в сговоре части российского чиновничества.
После гибели наиболее боеспособных и идейных бойцов во главе со Стрелковым в Славянске поднимается информационная волна, что дальнейшее вооруженное сопротивление бесполезно, и Донбассу надо возвращаться обратно в Украину.
Кроме того, когда мы вошли в Донецк, то стало ясно, что никакой обороны города не существует, никто к ней не готовился. Просто кому-то было нужно, чтобы мы все погибли в Славянске, после чего можно было без особого труда сдать ДНР киевской хунте под гарантии какой-либо минимальной амнистии выжившим участникам сопротивления. К тому же, когда мы выходили из Славянска, граница с Россией была фактически перекрыта.

- Недавно вышла в свет книга Захара Прилепина «Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны». Прилепин пишет, что якобы Александр Захарченко говорил ему о намечавшейся на 7 июля операции по деблокаде Славянска. Вы можете это как-то прокомментировать?

- Не могу прокомментировать. Мне об этом ничего не известно.

- Почему Стрелков оставил в тот же день 5 июля Краматорск, Дружковку, Константиновку и отступил аж в Донецк? Я слышал такое мнение, что вышедшие из Славянска ополченцы могли закрепиться, например, в расположенной на возвышенности Дружковке и долго удерживать ее…

- Этот вопрос нужно задавать не мне – Игорю Ивановичу Стрелкову. С точки зрения рядовых бойцов ситуация выглядела так: далее обороняться на этом направлении просто не было сил. Из Славянска вышло около 1500 ополченцев и несколько единиц трофейной бронетехники. Это были на тот момент самые боеспособные части защитников Донбасса.

- Тогда же еще при выходе погибла бронегруппа, прикрывавшая отход основных сил…

- Она не погибла. С потерями, но им удалось прорваться.
Если предположить, что мы задержались бы в Дружковке или Константиновке, где находились небольшие местные гарнизоны ополчения, то мы также вскоре были бы окружены. Тем более, что украинским карателям уже удалось практически без боя захватить Артёмовск.
Да и дни Донецка, который совершенно не был готов к обороне, оказались бы сочтены, так как на юге, со стороны границы с Россией над ним нависала мощная группировка противника.

- На Ваш взгляд, выход Стрелкова из Славянска оказал влияние на исход всей дальнейшей кампании?

- Безусловно. После того, как Стрелков оказался в Донецке, основные силы ополчения были брошены на разгром южной группировки ВСУ с целью пробить коридор к российской границе.
За несколько дней до оставления Славянска противнику удалось фактически перекрыть границу ДНР и ЛНР с Россией. После падения Должанского под контролем ополчения оставалось лишь Изварино, за которое шли жестокие бои.
В десятых числах июля наше подразделение было переброшено в Снежное, а затем мы проводили операцию по взятию Мариновки, чтобы взять под контроль этот участок границы с Россией.

- То есть, ситуация на границе также могла повлиять на решение Стрелка выходить из Славянска?

- Несомненно.

- Сейчас Стрелкова часто упрекают в том, что он якобы собирался сдать украм Донецк. Справедливы ли эти обвинения?

- Это все надуманные обвинения, которые искажают реальное положение дел.
Штабная работа предусматривает разработку десятков самых различных сценариев на тот или иной случай. Рассматриваются разные варианты. В числе прочих вариантов развития событий и предусматривался такой сценарий, который мог быть реализован только при самых крайних обстоятельствах и не более того.

- Какое значение, на Ваш взгляд, имела трёхмесячная оборона Славянска?

- За это время в Донецке должны были создать реальную армию и заложить законодательный фундамент нового государства - структурообразующего ядра Новороссии...
Вместо этого «агенты олигархата» разного уровня торговались с Ахметовым и Ко, из-за чего мы не отвоевали, а это было реально, даже территории двух областей. Бойцами это так воспринималось…

ЕВРАЗИЯ - Славянск: два года

[Кабир]

06.07.16. Заметка от журналистов.

«Ну что, бандеровец, скоро наши придут» – украинский патриот жалуется на недружелюбный Славянск. Украинские власти сегодня пафосно празднуют так называемое «освобождение» Славянска. В прошлом году украинский президент назвал это событие «разгромом Новороссии». В этом году спикер Верховной Рады Андрий Парубий сообщил, что беспрепятственный вход украинской армии в оставленный Ополчением Славянск «это была великая победа украинского духа и украинского оружия», сорвав овации аплодисментов от народных избранников. Тем временем из самого Славянска поступают на сей счет не очень обнадеживающие известия. Особенно, что касается «духа». Большинство горожан как не воспринимало Украину, так и не воспринимает, либо же демонстрирует равнодушие. Горожан, которые изменили бы свое мнение в пользу «освободителей», встречаются единицы. Об этом в интервью украинским СМИ пожаловался местный профессиональный патриот Украины 65-летний Николай Тишаков. Два года назад Тишаков сетовал, что 70% жителей Славянска Украину не воспринимают. Увы, примерно так же обстоят дела и сейчас, сообщил он. «К сожалению, люди не меняются. Могут только затаиться. Не надо бояться врага, ведь знаешь, что он враг. Так же - с друзьями. Бояться надо равнодушных. Неизвестно, чего от них ждать. А таких в Славянске - большинство. Патриотическая, в основном, молодежь, которая уезжает. Знаю очень мало людей, которые изменили мнение после освобождения», - посетовал он. По его словам, бандеровцев даже в транспорте предупреждают, что их вольница тут не надолго. «Хорошо, что в патриотические организации вступает молодежь и педагоги. Люди думают, что они больше влияют на жизнь города. Это не так. Мы не можем даже добиться наказания предателей, которые помогали боевикам во время оккупации. В полиции говорят: по нашим законам нет оснований их задерживать. Во время войны живем по законам мирного времени. В городе многие активно сотрудничали с боевиками, сочувствовали им. Ведут себя по пословице "рядом локоть, да не укусишь". Осознают, что остались безнаказанными. Даже в транспорте могут сказать: "Ну что, бандеровец, подождите еще, скоро наши придут". Раньше люди (подразумеваются единомышленники Тишакова – ред.) думали: выгоним москалей и предателей, заживем хорошо. Так не получается. Они разочарованы. У наших активистов - постоянные проблемы с финансами. Местные богачи не слишком помогают. Потому что сами замазаны и в коррупции, и в сотрудничестве с боевиками», - жалуется он. По его данным, хроники «освобожденного» города незавидны. Большие проблемы с трудоустройством. Заводы Украина не восстанавливает, а «дорезает на металл». «(С трудоустройством) большие проблемы. Молодежь не остается. Кто уехал учиться в Харьков или в Днипро, - не возвращаются. Работы нет. Даже заводы, которые были целыми до оккупации, дорезают на металл. Люди работают у частных предпринимателей, производящих посуду, на базарах, в магазинах. Еще в коммунальной сфере и образовании. Средняя зарплата - 1,5-2 тысячи гривен. Похоже, что четкой программы восстановления и развития города нет. Никто этим не занимается».

[Кабир]

Заметка от поэта и солдата Новороссии Юрия Юрченко.

«Славянск. «Мы еще вернемся...». Мы оставляли Славянск ночью. Настроение у всех – у солдат, у командиров, было - паршивей некуда. Мы так привыкли к мысли о том, что Славянск – это второй Сталинград, мы так готовы были биться за каждый дом, за каждый камень, что сама мысль о том, что можно, вдруг, так – ночью, без боя, без шума - оставить город с его верившими нам и в нас жителями, с моей, ставшей уже мне родной, 84-летней Л. Н., которая завтра не услышит моего условного стука в дверь (я обещал принести ей воду), с красивыми девочками Настей и Лерой, с которыми мы условились встретиться в одном из кафе в центре города «…на Петра и Павла, 12 июля, чтобы отпраздновать Победу»… - сама мысль об у х о д е казалась недопустимой, святотатственной… Мы превратили город в крепость - весь город был «обернут» несколькими слоями баррикад, выложенных из бетонных блоков, мешков с песком и автомобильных покрышек…Еще сегодня утром, на «Целинке» - на одном из окраинных блокпостов - я видел, как бойцы основательно, «с душой», укрепляли позиции, «зарывались» в землю, наращивали стены заграждений – и люди, оставшиеся в городе, тоже видели всё это, и эта уверенность ополченцев в том, что город они не сдадут, их готовность остаться здесь, чтобы победить или умереть – передалась и жителям, придавая им сил и веры в то, что все их лишения, страдания, всё их нынешнее сюрреалистическое существование - жизнь под постоянным обстрелом, гибель соседей, родственников, детей; ночи в тесных темных - «выросших» вдруг до статуса «бомбоубежищ» - подвалах, дни в очередях за гуманитарной помощью, за водой, информационный голод… - всё это не напрасно, и это негласное единение мирных жителей и защитников города, когда все прекрасно осознают, что для т е х - для «освободителей» - здесь, в Славянске, нет «мирных» жителей, здесь все – «террористы» и их пособники, и полное отсутствие паники, напротив – собранность и слаженность (насколько она возможна в таких обстоятельствах), когда каждый - сам себе – находит свое место; мать – 24 часа в сутки не выходит из кухни в солдатской столовой, готовя - часто без света и электричества, при свечах – еду и тревожно прислушиваясь к канонаде, пытаясь определить – куда именно сейчас ложатся снаряды «укров» - в какой район города: неужели опять удар принимает на себя многострадальная Семеновка, где на позициях находится ее сын, ополченец… — это всё тоже не зря; мы были уверены, в том, что мы всё выдержим, что мы выстоим…… Колонна - «камазы», «мерседесы», грузовые «газели» и прочая разношерстная техника, ощерившаяся пулеметными и автоматными стволами, начала выезжать, с выключенными фарами, из ворот САТУ, и двинулась по ночному городу. Я боялся поднять глаза на темные глазницы окон, утешая себя мыслью о том, что город спит, и вместе с тем понимая, что эта железная возня, этот тревожный гул моторов (и оттого, что этот рокот был, по возможности, приглушен, атмосфера тревоги и надвигающейся беды еще больше окутывала ночной город) разбудили уже всех, кого только можно в близлежащих домах, и люди смотрели, не веря своим глазам, из-за штор и занавесок, как ополченцы скрытно покидают город. Я думал о своей недавней статье с непростительно, как мне казалось, многообещающим заголовком: «СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ К ПЛОТНОЙ ОСАДЕ». И с совсем уже – в эту ночь – нелепо выглядящим финалом статьи:« … Да, Славянск находится в оперативном окружении. Стратегические каналы доставки оружия и продовольствия потеряны. Да, проблем много. Но Славянск готов к обороне». Ну, - спрашивал я себя, со злостью и с ненавистью к себе, - и где же ты, со своей обещанной «обороной»? Как теперь ты будешь жить, как будешь этим людям в глаза – потом – смотреть? И будет ли у них это «потом»? Я думал о завтрашнем, просыпающемся утром Славянске, с пустыми казармами и с пустыми бойницами разбросанных по городу баррикад, и ничего не мог понять. Точнее, не хотел понимать. Я понимал, что «Первый» прав. Головой понимал. Но сердце....Сердце не могло вместить в себя всю стратегическую мудрость этого плана. Лица женшин, детей и стариков Славянска, их глаза, полные недоумения и молчаливого упрека, стоящие передо мной, мешали мне увидеть всю безошибочность этого замысла, перекрывали всю виртуозность этого маневра. О том, что стрелковская армия была готова умереть в битве за Славянск, знали все. При сложившемся, на тот момент, соотношении сил, они, эти полторы тысячи спартанцев, были обречены на героическую гибель. И такой исход устраивал, если не всех, то – очень многих. И не только в Киеве…Но такой финал не устраивал командующего этой армией, который не имел права погубить здесь, в этом небольшом русском городке (уже обозначенном на картах киевских военачальников как большой пустырь), вверивших ему свои жизни ополченцев, и этим, практически, решить судьбу битвы за Новороссию. И я, вдруг, впервые в жизни, понял – прочувствовал, что могли ощущать люди, солдаты, оставляя, в соответствии с решением, принятым Кутузовым, Москву. С какой тяжестью на сердце они уходили из города, заставляя себя подчиниться приказу, поверить своему Главнокомандующему. Может быть, сравнение не очень тактичное, не совсем – исторически - справедливое, но для меня, в ту ночь – да и до сих пор, – Славянск был и есть ничуть не менее значим, чем Москва. Кто знает, не называйся этот маленький городок именно так – «Славянск», - может быть, я бы и не оказался здесь. Очень много всего - и исторически, и этимологически – сошлось, переплелось в этом названии.

«Славянск!» - как много в этом звуке

Для сердца русского сплелось!».

Для моего – уж точно.

Мы вышли, практически, без потерь. «Практически» - это такая, не очень хитрая, уловка, означающая «почти». То есть потери были. За выход стрелковской армии из Славянска без ощутимого урона - заплатили своими жизнями два экипажа из бронегруппы славянского гарнизона. Они могли проследовать спокойно за всей колонной, не устраивая себе «проблем», но, в этом случае, украинский блокпост, контролировавший этот участок дороги, конечно же, не смог бы не заметить растянувшуяся на выходе из Славянска колонну (в которой, кроме самих ополченцев, было и много членов их семей) и открыл бы по ней огонь. Бойцы приняли решение самостоятельно и - атаковали блокпост. Завязался бой, внимание противника сосредоточилось на бронегруппе; шум и грохот этого боя перекрыл, неизбежный при таком количестве транспорта и военной техники, шум движущейся колонны и, в результате, основная колонна вышла без потерь. Большая часть, вызвавшей удар на себя, бронегруппы погибла. Вместе с бойцами героически погибла и единственная среди них девушка, Ксения Чернова, оператор-наводчик БМД-2. Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор, оттуда, каждый день, выходят, с боями, наши товарищи, ополченцы. Они рассказывают о том, что творится в оставленном нами городе, о зверствах «освободителей»… И это тоже – наши потери, которыми оплачен (и продолжает оплачиваться) выход армии из окружения. Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я услышал о том, что их расстреляли. Эту информацию о расстреле, с подробностями, мне подтверждают все, каждый день выходящие оттуда, люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень. И я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины, одной из них («Иллюзия», так называлось кафе, в помещении которого была столовая), когда она, на мой вопрос: «Устали?» - ответила: «Нет. Нормально…», и, посмотрев на меня, добавила: «Вам – тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас, как-то сразу, с первого дня, сложились теплые отношения, и которая в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи, столовая уже закрывалась), спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись. Я молча, не отвечая, смотрел на на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») – я не знаю. Только я вижу их всех, и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация однажды не подтвердится…В ночь отхода, и весь следующий день, я, сквозь слезы, повторял про себя строчки Константина Симонова, написанные им в 41-м:

«…Ну, что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: "Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем…"
. . . . . . .

Мы вернемся»

[Кабир]

05.07.16. Заметка от ополченца с позывным "Гудвин".



"Сегодня вторая годовщина выхода «стрелковцев» из Славянска, Краматорска, Дружковки, Константиновки в Донецк.
Многое уже было сказано по поводу необходимости выхода из Славянска в Донецк, поэтому не буду повторяться, а расскажу о своих личных ощущениях и переживаниях.

04.07.2014 года на вечернем совещании командир довёл, что в связи с невозможностью удерживать Славянск и необходимостью защитить Донецк этой ночью мы выходим. Так как в зону ответственности моего взвода входил участок через который весь славянский гарнизон будет двигаться в направлении Краматорска, я получил некоторые указания и вернулся к личному составу довести приказ. Одним из пунктов приказа был оставить мобильные телефоны на позициях и уходить без них в указаное время.

Наш взвод выдвинулся одним из последних. В связи с тем что укры запускали по 3 «люстры» (осветительные мины) мы перемещались быстрыми и короткими перебежками, после чего падали на землю, ждали когда «люстры» потухнут и до загорания следующих у нас было примерно 3-4 секунды, после чего, около 15 секунд нужно было лежать на пузе, так как мы перемещались по открытой местности.

Нам повезло и мы догнали крайнюю колону, которая по чьему-то незнанию свернула не в тот поворот и вынуждена была возвращаться, что б не попасть к украм в гости на «очистительных». Сели в автомобили в которых были места и продолжили движение. Я с крайним бойцом из моего взвода сел в бусик за рулём которого был один из командиров славянского гарнизона с позывным «Батя». Я всю жизнь буду помнить его и буду ему благодарен. Он излучал уверенность и спокойствие, чего нам так не хватало. Реально было очень страшно. Мы понимали что из-за малейшей ошибки мы можем себя демаскировать и нас перебьют как зайцев в тире. Кроме того было страшно в двойне погибнуть не во время боя, а на марше. Мы боялись не так смерти, как бесславной и глупой смерти.

Движение колоны было в полной темноте, с выключенными фарами и габаритами на низкой скорости. В колоне было около 70 автомобилей, как правило легковых.

Всё это сопровождалось хаотичными обстрелами укров. Кроме того, мы проезжали мимо повреждённой и брошенной гражданской техники.

Через некоторое время какой-то «нехороший человек», который двигался через несколько машин за нами на мгновение включил фары. После этого укры стали бить по хвосту нашей колонны. Мне не известно били они в «молоко» или всё таки попали в кого-то. В этой колоне двигались остатки разных подразделений, так как многие рассеялись из-за очередного плотного и долгого обстрела наших позиций, как на Семёновке так и на Черевковке.

К рассвету мы приблизились к н.п.Беленькое, где нас встретил БТР Краматорского гарнизона и провёл к Дому Культуры г.Краматорска. Там мы имели возможность несколько часов поспать.

Разбудили нас в 10 утра. Первая колона выдвинулась в Донецк, наша колона дожидалась оставшихся в пути со Славянска ребят.

Выдвинулись из Краматорска мы после обеда. Если не ошибаюсь около 15 часов. Двигались мы на гражданском транспорте. Лица бойцов были подавленные, грустные. Славянск стал частью нас и мы смирились со всем, даже со смертью. Мы относились к Славянску, как к дому, к последнему и единственному дому. Это город с самым прекрасным небом на земле, самыми прекрасными рассветами и закатами. Он врос в нашу душу. Но мы ушли. Ушли!

Мы въехали в Константиновку. Этот город запомнился тем, что люди толпились у обочены дороги и приветствовали нас, благословляли жестами рук, рисующими в воздухе крест. Я грустно и уныло смотрел в окно и понимал, что все эти люди здесь и сейчас обмануты нами. Они нас приветствуют, думая, что мы пришли их защитить от произвола нацистов, а мы в этот момент оставляем их. Оставляем!

В Донецк мы приехали вечером. Нас расселили и мы легли спать.
Это были самые странные, страшные и грустные сутки в моей жизни.

"И вдруг приказ - "Мы отступаем!"
Секунда радости и... грусть.
Славянск! Тебя мы оставляем,
Но будь уверен я вернусь."