Добровольцы прекрасно знают, что их ждет в Новороссии

01.10.2014

«Если кому-то не хватает чистых и честных человеческих отношений, в Новороссии они обретают свое существование» — говорит Дмитрий Стешин, корреспондент «Комсомольской Правды». Стешин — один из тех, кто формирует образ сегодняшней Новороссии и ее героев для миллионов читателей. В своем интервью Пресс-центру Новороссия по просьбе «СП» Дмитрий Стешин рассказал о патриотизме и агитации в СМИ, пользе археологии для военного корреспондента, и том, насколько близки медийные образы Моторолы и Стрелкова к их реальным прототипам.


http://cont.ws/wp-content/uploads/2014/10/99651.jpg
Фото автора

- Дмитрий, если бы у вас не было редакционного задания, вы бы поехали в Новороссию? Если да, то в каком качестве и почему?

- Да, думаю, практически 100% поехал бы, взял бы отпуск и отгулы за свой счет и поехал. Так многие делали. Не знаю, какой бы из меня вышел солдат, думаю, не самый плохой, раз я за последние 12 лет не пропустил ни одной войны. В противном случае, ремонтировал бы технику – у меня есть к этому задатки или занимался информационным обеспечением этой «гибридной» войны. Возможно, и жена бы поехала со мной – мы говорили с ней несколько раз на эту тему. Она чудом не приехала ко мне в Славянск в июне, с друзьями, занимающимися гуманитарной помощью Новороссии, я успел пресечь ее порыв в последние часы. Почему – вопрос очень многогранный. Но то, что на поверхности – это русофобия. Я могу понять русофобию со стороны великих наций, она логично вытекает из наших планетарных противоречий. Но я не могу принять русофобию со стороны квазигосударств, цитируя Бисмарка – «существующих лишь милостью соседей».
Первый раз я с такой русофобией столкнулся в 90-м году в Эстонии и в Риге. Я работал в археологической экспедиции, занимались топосъемкой курганных групп на побережье Балтики, и в Риге мне отказались продать хлеб в магазине. Для меня, как выросшего в Ленинграде, воспитанного на блокадной истории города, отказ в хлебе был запредельным скотством. Надеюсь, этот счет будет неизбежно оплачен, в числе остальных счетов.

- На ваш взгляд, как события в Новороссии изменили представление о России, русских людях и русской журналистике? Для самих русских и мирового сообщества

- Мы поняли, что опять существуем и являемся народом. Общностью способной на консолидацию. Что общество потребления не смогло уничтожить в народе пассионариев, способных на самопожертвование. Нация их прилежно воспроизводит от поколения к поколению. Я, лично, понял, что этногенез русских еще не завершился, до фазы обскурации далеко. Открылась как явление, и русская журналистика, ориентированная на Традицию, а не на Запад. Я сужу по множеству медиа-ресурсов, которые информационно воюют на стороне Новороссии. Их не было в природе еще в феврале. Война закончится, но люди, которые их делали останутся в медийном пространстве, серьезно разбавят его собой и своими взглядами.
«Мировое сообщество» тоже сделало выводы приятные моему сердцу. После 300 стрелковцев на Западе вспомнили, что мы отморозки, способные воевать в полном окружении голыми руками. Но то, что мы отморозки, нам никогда вслух не скажут, побоятся. И прямой войны с нами будут всячески избегать. Это цена мирного неба. Почти 70 лет нас оберегали победы предков во Второй мировой, в 2014 мы подлатали их ветхие знамена.

- Новоросия имеет свою мифологию. Вы согласны, что принимали и принимаете участие в создании образов ее героев? Насколько медийные образы Моторолы, Стрелкова, Ходаковского и других новороссийских героев близки к реальным людям?

- Игоря Стрелкова мы с моим другом и бессменным напарником Сашей Коцем знали еще по Чечне, по Косово. Уже тогда у Игоря Всеволодовича была легендарная репутация. В Новороссии он раскрылся полностью. Не думаю, что его образ сильно ретуширован – он бессребреник беззаветно преданный своей стране. И ради этого может месяцами спать по три часа в день – я считаю, что отсутствие сна — одно из самых тяжких испытаний для человека. Когда украинские СМИ писали, что «Стрелков отжимает бизнесы и джипы» у меня была истерика. Моторола образ менее глубокий, но не менее легендарный. Мы познакомились с ним возле горящей «Газели», попавшей в засаду, были с ним в окопах Семеновки, в Иловайске – это просто бесстрашный и умный воин.
В советской историографии было много таких людей, их существование среди нас ценили, фиксировали для потомков. Моторола однозначно вошел в историю. С Ходаковским я познакомился еще в мае, когда войны в Донецке толком не было, думаю он в Новороссийском пасьянсе играет роль графитового стержня в реакторе – стабилизирует бешенные процессы. В целом, сейчас еще не тот период, когда героев приходится делать «из того что было», их реальность порождает в достаточном количестве.

- Создавая образ ополчения, вы в какой-то степени занимаетесь агитацией. Вы осознаете свою ответственность перед теми, кто отправится сражаться за Новороссию?

- Мне кажется, что агитация, это когда в теплом кабинете придумываешь зажигательные лозунги и тестируешь новые типы литавр и фанфар для радио, как Геббельс. А если пишешь из окопа, это нечто другое. Пишешь, зная, что у каждого второго ополченца в телефоне интернет, и тебя читают от и до. Я не помню, чтобы приходилось приукрашивать действительность. Информационного вакуума нет, все добровольцы прекрасно знают, что их ждет в Новороссии. Скорее, это проблемы украинской стороны – противоречия между заявленным и действительностью. Общаясь с ополченцами с марта 2014 года ( когда мы сделали первое интервью с Луганскими партизанами), я не припомню каких-то разочарований. Люди эти серьезно мотивированы идеей Русской весны или защитой своей земли от бандеровцев и фашистов. В помощь неустойчивым – достаточно серьезные дисциплинарные взыскания. Вплоть до кодирования от алкоголизма выстрелом в ногу.
Сухой закон подтверждаю, например – единственного пьяного я видел в приемном покое Славянской больнице, у него осколок между ребер торчал. С Моторолой выпивали, помню, чокались – он квасом, я – морсом. Ни разу нас не пытались ограбить, развести и так далее, не было того, о чем так любит писать украинская пресса и всякие «очевидцы третьей степени». И навсегда запомню, как ополченец с позывным Гиви закрывал Андрея Стенина своим телом во время обстрела, потому что у Андрея не было бронежилета. Если кому-то не хватает чистых и честных человеческих отношений, они там – где обретают экзистенцию, умирают и снова рождаются. В Новороссии. Вот это – агитация.

- Должен ли российский журналист быть патриотом? Как вы отвечаете на обвинения в предвзятости?

- Залог настоящей объективности журналиста, это болезнь шизофрения. По другому не получится. Другой вариант – полное отсутствие эмоций и сострадания, все усилия журналиста сосредоточены на получение гонорара и успешной продажи материала. Бог таких быстро прибирает или отваживает. Наша либеральная совесть журналистики почему-то находится в этом конфликте на стороне Украины, но любит поучать коллег имеющих иные взгляды на происходящее. Я в этом конфликте на стороне детей, просидевших все лето в подвалах под бомбами, и тех, кто их защищает. Тем более, о какой непредвзятости в освещении событий в Новороссии можно говорить, если нас с Сашей Коцем последовательно сделали «персонами нон-грата». Потом внесли в «список СБУ» под номерами 75 и 76, потом «заказали» дав по 100 000 гривен за голову, затем формулировку изменили на «ликвидацию при задержании», напечатали «карты смерти» с нашими портретами, как во Вьетнаме и Ираке. Наконец, зверски убили нашего друга Андрея Стенина, а труп его обобрали и сожгли. В твиттерах мы с Сашей свято храним в «избранном» тысячи призывов найти нас и убить. Тысячи! Действительно, о какой предвзятости тут можно говорить?

- Какие самые важные качества военного журналиста? Вы видите себе достойную смену среди молодых?

- Самые важные качества военного журналиста: за тридцать минут в зоне боевых действий найти себе кров, интернет, друзей и прикрепиться к горячему питанию. В идеале – к трехразовому. Смена растет, конечно, мне летом в Славянске очень показался один парень-телевизионщик. Не буду его называть пока, тем более приятно, что не ошибся в нем и в одной ситуации, которую здесь называют «п..резом» он проявил себя очень достойно. Не думаю, что это проблема, как рожала земля русская воинов, так и рожает. С военными журналистами тоже самое.

- Вы занимаетесь военной археологией, был ли вам полезен этот опыт в Новороссии? Можете рассказать каким образом и при каких обстоятельствах, пожалуйста?

- Из всех занятий военной археологией, я вынес понимание – насколько иногда бесценно имя солдата. В историческом контексте – даже не важно, на какой он стороне сражался. Мир наступит рано или поздно, придется собирать камни, оплакивать и хоронить погибших, чтобы война по настоящему закончилась. Может быть, поэтому, работая с «трофейной» командой «Оплота» в Старобешевском и Иловайском котлах, я фиксировал на видео все именные бирки с вещей, подписную посуду и амуницию. Родственникам будет проще, когда начнут после войны искать своих.

источник