Дмитрий Стешин. "Донецк. Ни мира, ни войны".

http://кп.рф/daily/26241.5/3122566/

http://s2.stc.all.kpcdn.net/f/4/image/94/85/808594.jpg

Вся власть – философам!

Темная и теплая украинская ночь. В летнем кафе напротив меня сидит мой старинный друг, «медийное лицо России», корреспондент «Вести 24». У него уже взяли автографы все присутствующие – и официанты, и клиенты. Женя только что вырвался из Славянска, где проработал почти три месяца. Ест жадно, выглядит плохо. Говорит: «лучше не спрашивай, как выехал, знакомые ополченцы в Донецке с днем рождения поздравили». В нескольких км от нас тяжелый пулемет выпускает тугую очередь на половину ленты. Женька ест как не слышал. Для него это не война. Но люди в кафе затихают, прислушиваются и начинают расходиться по домам.

В три часа ночи меня будит телефон, звонит один из советников премьер-министра ДНР и сердце падает в пустоту – «начался штурм…». Но в трубке веселый голос:
- Давай, просыпайся, спускайся вниз, посмотришь на визит правительства. Мы у вас сегодня ночуем!
В холле нашей полузаброшенной окраинной гостиницы есть на что поглядеть. Почти два десятка тяжело и со вкусом вооруженных людей, культурно стоят в очереди к стойке портье. Остальные кучкуются вокруг груд рюкзаков и автоматов, смех, шутки, веселье. Знакомый охранник спрашивает:
- Как тебе наш бродячий цирк?

Без комментариев. Ручной пулемет стоит на сошках и выцеливает тупым рыльцем зеркальные входные двери. Сергей, один из советников премьера, интеллигентный парень, правда, с тактической кобурой на бедре, просит у портье чая. Но гостиничный ресторан не работает уже больше месяца – нет постояльцев, и в ближайшее время они не ожидаются. Зову советника к себе в номер. Завариваю гигантскую железную кружку чая. Я купил ее в Славянске, в последние числа апреля, и продавщица спросила меня почему-то: «Что, война начнется?». Через десяток минут, у меня в номере половина правительства ДНР. Все курят. У этого восстания на Юго-Востоке запах табачного дыма. Курят все и везде. Табачные киоски в центре Донецка уже зияют полупустыми витринами. Советник спрашивает меня:
- Еще чашка найдется? Сейчас премьер придет.
И шутливо замечает, что сбылись мечты Аристотеля. ДНР – чуть ли не первое в мире государство, которым управляет философ. У Александра Бородая философское образование. Я помню, присутствовал, случайно, при «философском» обеде правительства. Аристотель был бы доволен таким аскетизмом. Обед дополнял завтрак и был объединен с ужином. В считанные секунды на бензозаправке были сметены все сухарики и чипсы. Ели на ходу, в машинах - некогда. И сейчас правительство долго не рассиживалось – все выпили по чашке чая и разбрелись по номерам – досыпать последние, уже предутренние часы.
Керчь на связи

Утром я случайно попадаю на какое-то техническое заседание. Пять мужиков в отглаженных рубашках, строители, обсуждают с жаром фундаментные блоки. Донецк строит баррикады, прикрывая свои широкие проспекты. Несколько раз звонят мэру города. Он чуть ли не единственный из сити-менеджеров, кто не потерял своей должности после всех событий. Говорят, очень хороший хозяйственник. И это видно по улицам. Мэр просит сдвинуть баррикаду возле аэропорта – чтобы могли проходить троллейбусы. Баррикаду двигают с помощью телефона. Напротив строителей сидит один из командиров ополчения, воин с лицом, будто вырубленным из гранита. Позывной «Керчь», он отвечает за оборонительные сооружения и выделяет рабочую силу в помощь строителям – мародеров отловленных в многострадальном гипермаркете «Метро». Из ОГА выходим вместе. Керчь отправляет свою охрану на базу – переодеваться. Предварительно, сделав пятерым парням просто феерическую выволочку за внешний вид. За удивительный ансамбль из шорт, маек, шлепок и автоматов. Совершив акт словесного геноцида, в котором лишь слова: «Вам, значит, жарко?» не подлежат цензуре, Керчь предложил мне прогуляться. Мы бредем по красивейшей аллее, плотно усаженной розами высотой по грудь, какими-то кактусами и совершенно диковинными растениями. Керчь говорит мне, что вырос здесь, на этой аллее, и не думал никогда, что придется готовить родной город к войне. Показывает стволом автомата на свой бывший дом.


- Дойду до Львова, зачищу всю сволоту и вернусь сюда,- говорит Керчь.
Но до Львова пока очень далеко, мы говорим об обстановке в городе. Подразделение моего собеседника занимается фильтрацией тех, кого задержал батальон «Восток», который сейчас сам и вместе с безоружной милицией поддерживает порядок в городе.
- Ты даже не представляешь, сколько всякой сволоты вылезло в последний месяц. Называют себя «ополчением» и хапают, хапают. Машины отжимают, в магазины лезут, в квартиры. Киеву это на руку. Есть сомнения, что не вся милиция лояльна, а потому пассивна.

- Много задерживаете?
- У меня в СБУ целый подвал забит, я отпускать не успеваю, - смеется Керчь, - сам увидишь. Вон, девушка-волонтер, попей с ней кофе, я тут быстро встречусь с людьми, и она нас отвезет на базу.
«Отдел добрых дел»

Алиса рассказывает мне, как неделю назад ее «фольксваген» гнали по городу три машины с вооруженными людьми. Как она выскочила, заблокировав двери, и бежала куда-то, рыдая.
- Я позвонила ополченцам, и знаете, что мне сказали? Угнали? Найдем! Мы не ГАИ. И нашли. Я юрист по профессии, а теперь стала волонтером. Время есть. Работы сейчас не очень много. Сына к бабушке из города отправила, вожу ребят как таксист, помогаю, чем могу.
Появляется Керчь и вдруг берет Алису под руку, я чуть отпускаю их вперед и любуюсь этой парой – хрупкая девушка в мини-юбке и воин. С них можно писать душераздирающий роман о любви на войне. Когда все закончится, не раньше.


Подъезжаем к базе. Пока медленно открываются тяжелые ворота, я вижу у КПП сидящую на асфальте девушку с лицом, распухшим от слез. Сидит на самом солнцепеке, туфли сняла, рядом стоит бутылка с водой. «Горячая, наверное», - почему-то думаю. На голове у девушки черная траурная косынка. Мы въезжаем во двор, и эта картинка остается в памяти.

В бывшем здании СБУ Керчь усаживает Алису на скамейку и погружается в толпу подчиненных. Я подслушиваю, делая вид, что занят телефоном: «В Макеевке местные сообщают, что на первом этаже детского сада, заброшенного, поселилась группа каких-то людей с оружием. Форма черная, знаков различия нет. Думают, что Нацгвардия». Керчь отсылает ополченцев проверять информацию. Кто-то докладывает о рейде по аптекам. Дезоморфин или «крокодил» – местное бедствие, аптеки торгуют компонентами без рецепта и сворачивать бизнес не хотят.

- Говорят, что киевский Минздрав им торговать не запрещал, - жалуется какой-то паренек.
Керчь мгновенно приходит в бешенство и объясняет короткими и злыми фразами, как довести до аптекарей позицию ДНР по торговле наркотой. Еще одна группа уезжает на воспитательную работу с какой-то наркоточкой-притоном. Потом с места снимается и Керчь, обещает скоро вернуться и поговорить со мной обстоятельно.

Логистика донецкого восстания
Меня отводят в дежурку, набитую табачным дымом, сажают под кондиционер и наливают кофе. Здесь я проведу много часов, слившись с диваном, наблюдая за логистикой и скрытыми механизмами донецкого восстания. Мимо дивана бесконечной чередой идут люди. Мародеры и кандидаты на запись в ополчение, причем, вперемешку. Все одного возраста, но разные внутри. С каждым беседуют два офицера. Нескладный кадыкастый парень с гривой волос приземляется в кресло:

- Ты понимаешь, что ты - голимое чмо? – говорит парню один из офицеров. - Я бы понял, если бы ты от голода воровать полез, я бы тебя сам накормил. Но у тебя телефон стоит, как два моих!

Кадыкастого отловили ночью в зеленке, возле брошенного гипермаркета, с клетчатой «челночной» сумкой в руках. В сумке у мародера была хлебопечка и какая-то мелочь, чуть ли не памперсы. Сработала растяжка-сигналка, и посты отловили вора. Сейчас за ним в СБУ приехали родители. Но отпускать его никто не собирается:

- У нас военное положение, за мародерство расстрел. Но мы не звери. Будешь строить баррикады до следующей пятницы, а там – посмотрим.

Еще двух мародеров, задержанных десять дней назад, отпускают, отработали. Им выдают пакеты с личными вещами, по описи. Следом входит доброволец с дерзкими, едва пробивающимися усишками. Голос ломкий. Приехал из Тореза утром:
- Стрелять не умею, воинской специальности нет.
- Не нужен, свободен, сейчас тебя проводят на КПП, - изрекает приговор один из офицеров.

Спрашиваю, почему не взяли парня? Сам приехал издалека, сидел под штабом почти десять часов… Мой собеседник вздыхает:
- Насмотрелся я на добровольцев. Вот эти нервические реакции, махания руками – психика нестабильная. С гордостью заявил, что ничего не умеет. Странно, правда? Люди в таких ситуациях врут, что водят танки, хотя им на вид 15 лет. Сам не знает, чего хочет. Не нужны нам такие. А вот «юных танкистов» мы берем.


Следующего ополченца, зрелого мужика с целым «букетом» воинских специальностей и профессий принимают без разговоров. Потом в дежурке появляется ополченец и вываливает на стол целую кучу документов, ключи, бумажник, блокноты и придавливает все это добро фотоаппаратом. Докладывает:
- Задержали странного типа, объезжал блоки, фотографировал. Отловили только на третьем. По документам руководитель какой-то скаутской школы из Тернополя. Зачем приехал, объяснить не может.

Мы смотрим камеру, в ней фотографии Майдана. Много, полторы тысячи по счетчику, с декабря по апрель. Рассказываю ополченцам про свои «майданные» ощущения, как с сочувствием отнесся по началу, и как увидел, какой мрак полез из бездн изнасилованной киевской площади. Ополченцы соглашаются. Говорят, что тоже были какие-то надежды. Но только до первого крика «кто не скачет». После этого как прозрели, увидели суть и не ошиблись. К полуночи становится известно, что Керчь потерялся на каких-то блокпостах в дальних пригородах. Я прощаюсь. От кофе уже потряхивает мелко, и нет надежд, что засну до утра. На КПП спрашиваю у ополченца про девушку в трауре. Ее уже нет, на асфальте стоит лишь полупустая бутылка минералки.

- Это Оксана, говорит мне солдат, - ее тут все знают. Она сирота теперь. У нее мать умерла, лежит уже неделю в морге. Кладбище возле аэропорта, семейный участок, мать долго умирала, просила рядом со своими похоронить. А теперь туда не проехать, никак. Мы ездили с ней два раза. А эти там сидят в лесопосадках и палят по всему, что движется. Белый флаг, зеленый – им все равно. Вот она приходит сюда, сидит. Все плохое у нее в жизни уже случилось. Ждет хороших новостей.