Донбасс: война и мир

19.10.2019г.

https://cont.ws/uploads/pic/2019/10/1025365207.jpg
Зеленский и его команда «слуг народа» подтвердили ожидания пессимистов и опровергли надежды оптимистов

К числу первых принадлежал и я. Оптимисты же состояли из двух больших групп: отчаявшегося народа, голосовавшего за Зеленского как за последнюю надежду на выход из замкнутого круга войны и кризиса, и циничных пострегионалов, агитировавших и продолжающих агитировать за Зеленского в надежде прорваться в состав его команды, а значит, к власти и такому любимому кормящему корыту. Мира не будет, Минские соглашения не будут не только выполняться, но даже всерьёз обсуждаться (разве что с точки зрения возможности их приведения в приемлемое для Киева состояние, но такую дискуссию не будет вести не только Москва, но даже Париж с Берлином не будут).

Внутриполитические изменения на Украине не произойдут, уничтожающая государство и народ система останется в неприкосновенности, «реформировать» будут только чужую собственность, превращая её в собственность Коломойского.

Можно, конечно, полагать, что Зеленский отказался от мирных инициатив под давлением нацистов, хоть нацисты появились на улицах поразительно вовремя — как раз тогда, когда Коломойский окончательно понял, что, сколько бы гонцов в Россию он ни посылал, никто не будет с ним мириться, дружить и торговаться о светлом будущем. Думаю всё же, что команда Зеленского, состоящая из молодой поросли грантоедов и «евроинтеграторов» по призванию, сама не желала никакого мира (достаточно посмотреть на их заявления). Не желал его и сам Зеленский: команда-то состоит большей частью из его собственных знакомых (старых или вновь обретённых) и друзей детства. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.


Ну а раз мира не будет и кризис будет продолжаться, то с вероятностью близкой к 100% произойдут два события:

1. Украина как государство прекратит своё существование не только де-факто (что произошло уже, ибо к концу 2015 года остатки государственности окончательно деградировали до уровня банды), но и де-юре.


2. Донбасс либо выиграет войну у ещё шевелящейся Украины, либо отпразднует победу в связи с её самоликвидацией (что для народа Украины будет хуже — больше жертв и лишений, но для Донбасса лучше — самоликвидация Украины требует меньше ресурсных затрат, в том числе и человеческих жизней, чем её силовая ликвидация).


Соответственно возникает проблема мирного урегулирования. Любая война завершается миром, вот тут-то и начинается главная борьба — борьба за условия мирного договора, который хотят прописать под себя и победители, и побеждённые, и мимо проходившие, и вовсе непричастные. Исчезновение текущей версии Украины не означает, что не появится её новая версия (хоть может и не возникнуть). Итоговое решение судьбы этой «плавающей» цивилизации, возникающей и исчезающей, как мираж в пустыне, будет, как обычно, результатом исторической случайности — баланса сил и интересов глобальных региональных игроков в неугадываемый момент логического завершения наблюдаемой нами агонии.

В случае принятия решения о переучреждении украинского государства на новых основаниях его претензии на Донбасс могут быть сохранены не потому даже, что так захотят украинские элиты или народ (они уже сейчас готовы были бы отказаться от своих претензий, если бы не боялись, что, завершив войну, Украина утратит внимание и поддержку Запада, без которых она не может существовать в принципе), но по инициативе внешних сил (как элемент сдерживания России, связывания ей рук).


Это, безусловно, не отменит интеграции Донбасса в состав России (а иного варианта существования у него нет), но может внести некоторые критические ограничения формата и сроков этой интеграции. Непризнание «цивилизованным миром» российской идентичности Донбасса (по крымскому сценарию) может оказаться более неприятным, чем в случае с Крымом. Имею в виду не вполне преодолеваемые ограничения, связанные с работой бизнеса на соответствующих территориях, или непризнанием рядом стран загранпаспортов их жителей. В отличие от Крыма, ЛДНР не контролируют полностью территории, на которые претендуют. До 2/3 территорий областей контролируются Украиной, и её исчезновение не сделаект эти территории автоматически территориями ЛДНР, даже если республики установят над ними свой контроль.


Таким образом, первый вариант послевоенного существования Донбасса предполагает возможность борьбы за территории. Очевидно, что в таком случае ЛДНР на какой-то период до решения территориальной проблемы останутся вне пределов России, поскольку такая конструкция придаёт внешнеполитическому позиционированию большую гибкость, что способствует более эффективному решению проблемы.

Ещё одним вариантом является распространение ЛДНР на все новороссийские регионы с целью их постепенного переформатирования и подготовки к включению в состав России. Донбасс как сторона, победившая в гражданской войне, будет иметь большую свободу рук в отношении послевоенного устройства украинских территорий, а его управленческая элита обладает необходимым опытом административно-политической трансформации при поддержке и руководстве России. Это также замедлит процесс непосредственного вхождения Донбасса (но уже как Новороссии) в состав России, а ситуацию в целом усложнит из-за разношёрстности (политической, идеологической и особенно экономической) регионов, в некоторых из которых к тому же попытаются удержаться действующие элиты, в том числе попытается вернуться в Донбасс часть донецкой элиты, с началом гражданской войны эмигрировавшей в Киев и встроившейся в структуры нацистской диктатуры как минимум в качестве лояльной оппозиции.


Есть маловероятный, но не полностью невозможный вариант поглощения Россией всей Украины за исключением галицийских территорий (претензии Польши), Закарпатья (претензии Венгрии) и «Буковины» (претензии Румынии). В таком случае неясен статус Южной Бессарабии. С одной стороны, Румыния, безусловно, будет на нее претендовать. Но с другой — сохранение ее за Россией даёт немаловажный для участия в общеевропейской торговле статус Дунайской державы, а в политическом плане отказ от Южной Бессарабии не имеет смысла и даже контрпродуктивен до тех пор, пока Молдавия отказывается от вхождения в состав Румынии. Что же касается Донбасса, то такой вариант для него был бы наиболее желательным (если бы более реален), поскольку обеспечивал бы ему решение главной проблемы — вхождение в состав России при гарантированном доминировании в Новороссии.

Наконец, наиболее реальный вариант предполагает автономизацию и суверенизацию украинских регионов (с высокой вероятностью по линии областей, но возможны и межобластные образования: Одесса/Херсон/Николаев, Днепропетровск/Запорожье, три галицийские области, etc, включая иные форматы вышеупомянутых). Создание своего рода «народных республик» по всей территории Украины даёт возможность России управлять интеграционными процессами, варьируя как их сроки, так и формы в зависимости от конкретной ситуации в различных регионах. При этом, несмотря на абсолютную зависимость таких постукраинских республик от России как в политическом, так и в экономическом смысле, а также с точки зрения обеспечения безопасности, необходимо отдавать себе отчёт, что в силу самого факта отложенного статуса они неизбежно станут зоной борьбы России с её геополитическими конкурентами.


Поэтому в случае развития подобного варианта Донбасс должен быть ускоренно интегрирован в состав России. Цель — избежать подрыва российских позиций в регионе, на который обязательно будет направлен один из основных информационно-идеологических ударов геополитического противника. Отказ России от ускоренной интеграции региона в условиях распада Украины создаст внутри Донбасса благоприятные условия для антироссийской агитации под видом регионального «почвенничества».
Тезис о брошенности героического Донбасса, который и сегодня пытаются (без особого успеха) развивать маргинальные политические силы, получит почву для развития. Поскольку распад Украины снимает внешние ограничения для интеграции Донбасса, отказ России от ускоренной интеграции региона приведёт к разочарованию значительной части населения Донбасса в самой возможности стать Россией и к поиску альтернативы Москве в качестве внешнего партнёра. Более того, это будет воспринято другими регионами Новороссии как негативный сигнал (если уж героический Донбасс не смог стать Россией, то кто же сможет). В конечном счёте тенденция к тому, чтобы быть не Россией, не с Россией, а в конечном итоге и против России, может закрепиться на постукраинских территориях в качестве доминирующей и стать таким же родовым признаком любого возникающего здесь государства, как русофобия в Польше.


Поэтому, несмотря на некоторые возможные издержки от ускоренной интеграции Донбасса, при развитии варианта дезинтеграции Украины с сохранением формальной независимости возникших на её обломках квазигосударственных образований Донбасс должен быть включён в состав России именно в ускоренном темпе (в турборежиме), желательно моментально.

Приведённые варианты не исчерпывают всего многообразия возможностей и субвозможностей развития текущей реальности, но, с моей точки зрения, очерчивают доминирующие тенденции. Впрочем, во всех вариантах развития событий, кроме тех, которые ведут к национальной катастрофе России как государства, актуальность ускоренного включения Донбасса в состав России определяется морально-политическими факторами, которые в настоящих условиях начинают не просто доминировать над факторами прагматическими (в том числе экономическими), но сами становятся актуальной прагматикой.


Ростислав Ищенко